В другом месте того же памятника со смертью отождествляется солнце (II.3.3.7). Солнце в этом аспекте может быть связано с понятием времени; более существенно тут другое: Солнце есть небесный огонь, коему соответствует на земле огонь жертвенный. Оно есть граница двух миров, как и земной жертвенный огонь; «поскольку оно есть Смерть, существа, пребывающие по эту сторону от него, умирают,— по ту сторону от него пребывают боги, потому они бессмертны» (там же). И огонь отождествляется со смертью, связывая понятия смерти и жертвоприношения. В космогоническом мифе, излагаемом в той же «Шатапатха-брахмане» (II.2.4), Праджапати на заре творения создает прежде всего огонь, а затем, опасаясь, что тот может пожрать его самого, создает для него пищу, прежде всего растения на земле, и тем спасается от Агни, Смерти. В мифологическом аспекте противопоставление смерти и пищи воплощается соответственно в образах богов Агни и Сомы. Все эти представления восходят к чрезвычайно архаическим формам мышления, но здесь они становятся предпосылками для развития некоторых новых идей, выходящих за границы чисто ритуально-мифологического мировоззрения; происходит это уже в более позднюю эпоху, в следующих за Брахманами циклах ведийской литературы эти идеи находят более или менее четкое оформление.
Но уже в Брахманах возникает важное для дальнейшего развития этой идеологии представление о «повторной смерти». Повторную смерть «побеждает» тот, кто постиг истину указанных тождеств; человек тоже способен достигнуть бессмертия, мира ботов, для чего необходимо знание ритуала и осмысление его — ритуалу и посвящены толкования Брахман. Эти рассуждения предвосхищают уже позднейшее учение Упанишад о посмертной судьбе человека и законе кармы.
Важное значение для этих учений имеют и характерные для Брахман отождествления частей человеческого тела и частей вселенной, сопоставление микро- и макрокосма, которое восходит также к очень древним временам и находит отражение уже в упоминавшемся неоднократно «Гимне Человеку» (Пуруше) в Ригведе.
Естественно, что человек тоже отождествляется с жертвоприношением (и не только как первозданный Пуруша). И в Яджурведе и в Брахманах мы находим многие отголоски той древнейшей эпохи, когда у ариев, по-видимому, действительно существовал и человеческие жертвоприношения (см. ниже легенду о Шунахшепе). Сущность жертвоприношения, говорится в Яджурведе, изначально — в человеке, от него она переходит к коню, быку, овце и т. д. («Майтраяни-самхита», III. 10.2). «Сначала боги принесли в жертву человека», — гласит текст «Шатапатха-брахманы» (I.2.3.6); возможно, здесь подразумевается миф о космическом жертвоприношении Пуруши, но далее следуют весьма знаменательные предписания относительно замены человеческого жертвоприношения приношением в жертву животных (см. также «Айтарея-брахмана», II.8). В дальнейшем, однако, развивается идея о жертве человеком своего «прежнего» тела богам ради обретения мира небесного; жертва эта символизируется жертвоприношениями Агни и Соме. Жертвоприношение бога (Сомы) — параллель человеческому жертвоприношению.
Как жертвоприношение рассматривается в конечном итоге сама жизнь человека, так же как и смерть его и последний, посмертный обряд — предание тела огню на погребальном костре; так человек приносит себя в жертву богам; подражая богам, он совершает жертвоприношение, ведущее его в мир богов.
На упомянутом древнем отождествлении микро- и макрокосма основан текст в «Шатапатха-брахмане» (Х.3.3.8), прямо перекликающийся с учением о посмертной судьбе человека в Упанишадах; после смерти он «входит своим голосом в огонь, своим оком в солнце, своим разумом в луну, своим слухом в страны света, своим дыханием в ветер». Далее «он становится тем из этих божеств, кем хочет, и приходит к покою».
Цитированный текст перед этим объявляет вместилищем жизни дыхание, которое на космическом уровне отождествляется с ветром. Дыхание — прана — другое важное понятие, которое вводится в Брахманах и получает развитие в литературе последующей эпохи. Праджапати создает живые существа из своих «дыханий» («Шатапатха-брахмана», X. 1.3.1), он сам отождествляется с Праной, Дыханием. Слово прана употребляется для обозначения как собственного дыхания, так и других форм жизнедеятельности человека— зрения, слуха, речи, мысли. Эти праны именуются «богами»; прана-дыхание относится к ним, как Праджапати к подчиненным ему богам («Шатапатха-брахмане», VII.5.1.21).
С другой стороны, праны отождествляются с жертвенными огнями параллельно с отождествлением жизни человека с жертвоприношением огню — агнихотрой («Джайминия-брахмана», I и сл.).
Восхвалению дыхания и ветра как жизненного начала, вееоживляющей силы посвящен уже один из поздних гимнов Атхарваведы (XI.4). В Брахманах и особенно в Упанишадах главенство дыхания над прочими жизненными способностями утверждается постоянно; однако в «Шатапатха-брахмане», в одной из версий космогонического мифа, дыхание возникает из речи, речь же творится мыслью (Х.5.1) — явно отражение поздней жреческой идеологии, возвеличивающей магию слова и интуитивные способности самих магов-жрецов, ибо именно таковые способности подразумеваются в этой литературе под «мыслью».
Мысли (манас) отдается решительное предпочтение перед речью (вач). Превосходство мысли иллюстрируется аллегорической притчей в «Шатапатха-брахмане» (I.4.5), посвященной, как и другие повествовательные тексты в Брахманах, опять-таки толкованию ритуала; в ней объясняется, почему молитвы богу Праджапати следует произносить лишь шепотом или вполголоса:
Однажды был спор между Мыслью и Речью, кто из них лучше. — Я — лучшая из двух, — говорили обе, и Мысль и Речь. Мысль сказала: — Поистине я лучше тебя, ибо ты не произносишь ничего, что бы я не подумала раньше; и поскольку ты — лишь подражательница моим деяниям, моя последовательница, я, конечно, лучше тебя — Речь же возразила: — Все же я лучше тебя, ибо то, что ведомо тебе, только я делаю известным, я сообщаю.— Они обратились к Праджапати, чтобы он разрешил их спор. Праджапати тогда решил в пользу Мысли и так сказал Речи: — Мысль лучше, чем ты, потому что поистине ты лишь подражательница ее деяниям, только ее последовательница; и всегда ниже тот, кто лишь подражает деяниям лучшего, кто лишь следует ему.— Речь, обиженная, была подавлена тем решением. Тогда она сказала Праджапати: — Никогда я не буду приносить тебе жертвы, ибо ты решил против меня.— С той поры обряды при жертвоприношении, посвященные Праджапати, совершают тихо, ибо Речь не хочет приносить жертвы Праджапати.
Обожествленная Речь, богиня Вач, вообще играет заметную роль в Брахманах. В «Панчавимша-брахмане» (Х.2.1) она именуется невестой Праджапати. Некоторые легенды рассказывают о бегстве ее от богов (там же, V.5.10, другая версия еще в «Тайттирия-самхите», VI. 1.4.1), о борьбе и соперничестве за нее между богами и асурами («Шатапатха-брахмана», III.5.1) или между богами и гандхарвами (там же, III.2.4). В последней притче, повествующей о похищении сомы, богиня Вач выступает как своего рода прообраз женщины. После того как coмa была принесена с небес на землю птицей, ее похитили гандхарвы. Боги решили вернуть похищенную сому. Далее текст гласит:
Боги сказали: — Гандхарвы падки до женщин; мы пошлем к ним Вач и она вернется к нам с сомой. — И они послали к ним Вач, и она вернулась с сомой. Но гандхарвы последовали за ней и сказали: — Сома принадлежит вам, но Вач должна остаться у нас. — Хорошо,— сказали боги.— Но если она сама захочет вернуться к нам, вы не должны удерживать ее силой; будем соревноваться ради нее.— И они стали соревноваться ради Вач. Они (гандхарвы) читали ей Веды и говорили: — Так мы ведаем, так мы знаем. — Боги же создали лютню и стали играть и петь перед Вач; и они сказали: — Мы будем петь для тебя, мы будем развлекать тебя. — И она обратилась к богам. Да, так она обратилась к тому, что суетно, от возносящих хвалу и молитву она обратилась к пляске и пению. Поэтому доныне женщины привержены суетным пустякам. Вач обратилась к ним, и другие женщины последовали за нею. С тех пор повелось так, что женщины предпочитают тех, кто поет и пляшет.
В подобных рассказах в Брахманах, как и в упомянутых выше в Яджурведе, боги ведут борьбу со своими врагами, проявляя явную неразборчивость в средствах. Но обычно они побеждают с помощью жертвоприношений, именно благодаря превосходству в знании обрядов.
Этиологические (рассказы о происхождении различного рода вещей и обычаев распространены в фольклоре многих народов; они отражают очень древнюю стадию мировоззрения. В Брахманах, однако, некоторые из этих рассказов, видимо, позднего, искусственного происхождения. В индийской традиции такие рассказы обозначаются термином пурана. К пуранам относятся и космогонические легенды, из коих некоторые мы уже упоминали. В Брахманах, как и в Яджурведе, они связаны преимущественно с идеей жертвоприношения, с ритуальными мотивами. Важную роль, однако, начинает играть и другой мотив (происхождение которого, очевидно, весьма древнее, хотя только теперь он последовательно выдвигается на первый план) — мотив космогонической функции тапаса, умерщвления плоти, подвижничества, которое в сочетании с жертвоприношением (и без него) обладает безмерной магической силой.
«Вначале был только Праджапати. Он подумал: — Как мне продолжить себя? — Он изнурял себя подвижничеством, он истязал себя». Так начинается космогоническая легенда в «Шатапатха-брахмане» (II.2.4), упоминавшаяся выше, и подобным же образом очень многие другие космогонические мифы в Брахманах. В «Шатапатха-брахмане» рассказывается далее, что Праджапати прежде всего создал из своих уст Агни, огонь; здесь присовокупляется характерная для содержания этой литературы ложная этимология: поскольку он был создан прежде (agre) других богов, он назван Агни. Далее следует упоминавшийся рассказ о спасении творца от Огня, идентифицируемого со Смертью.
Это не единственная версия космогонического мифа в Брахманах, и в самой «Шатапатха-брахмане» рассказываются другие легенды, иначе описывающие акт творения, хотя особенно часто повторяется та же схема: Праджапати начинает с подвижничества, а потом творит с помощью жертвоприношений; подробности варьируются. В седьмой книге «Шатапатха-брахманы» (5.2.6) рассказывается, что Праджапати создал живые существа из своих жизненных органов. Из мысли он создал человека, из глаза — коня, из дыхания — корову, из уха — овцу, из голоса — козу. Поскольку человек был создан из мысли Праджапати, которая главенствует над другими жизненными способностями (хотя, как мы отмечали, в других текстах на первое место выдвигается дыхание), человек выше всех других животных.
Рассказывается, что после акта творения Праджапати, изнуренный этим деянием, впадает в сон и тогда, чтобы пробудить его и вернуть ему силы, совершается новое жертвоприношение, на этот раз другими богами, детьми Праджапати. Это изнурение Праджапати, по существу, и есть изнурение, истощение жертвоприношения, которому принадлежит творческая сила и которое с ним отождествляется.
Творческая сила, как мы видели, приписывается также самоистязанию и желанию; с последним (кама) Праджапати отождествляется еще в Атхарваведе (XIX.53.54). Более поздней абстракцией является, по-видимому, идея о космогонической функции мысли (манас). В упоминавшейся космогонической легенде «Шатапатха-брахманы» (Х.5.1) мысли вообще приписывается главная роль в творении, в котором Праджапати уже не участвует; она творит речь, речь — дыхание, дыхание — зрение, зрение — слух, слух — жертвоприношение, жертвоприношение — жертвенный огонь. Жертвоприношение относится здесь на достаточно позднюю стадию творения. Но опять-таки мысль творит посредством все того же тапаса, самоистязания (!).
В версии «Тайттирия-брахманы» (II.2.9.10) мысль также наделяется космогонической функцией, она сама творит Праджапати, но в начале творения ставится здесь небытие, «несуществующее» (асат): «Из несуществующего возникла мысль, мысль создала Праджапати, Праджапати создал творения». Там же приводится иная версия, согласно которой «несуществующее» «возжелало», предалось самоистязанию, от тапаса пошел дым (очевидно, подразумевается другое значение слова тапас— «жар»), потом возник огонь, затем свет, пламя, туманы, сгустившиеся в облака, от которых произошел первозданный океан. Только тогда появился Праджапати, создавший землю и остальную вселенную.
Очевидно, более древними являются как раз версии, объясняющие создание вселенной из воды. В «Шатапатха-брахмане» (VI.1.1) Праджапати творит из первозданного океана (опять же подвижничеством) глину, потом камень, металлы, растения. В другом мифе того же памятника (XI.1.6) рассказывается: «Вначале не было ничего, кроме воды, моря воды. Воды пожелали продолжить себя. Они изнуряли себя подвижничеством, они истязали себя. И тогда... возник в них Золотой Зародыш. Тогда еще не было года; но столько, сколько длится год, плавало золотое яйцо в водах. Через год из него возник человек, это был Праджапати». Далее говорится, что яйцо плавало еще год, потому что для Праджапати не было другого места, где бы он мог утвердиться. По прошествии года он попытался говорить; и он сказал: бхур, и это слово стало землей; он сказал: бхувас, и это слово стало воздушным пространством; сказал: свар, и это стало небом. Потом Праджапати сотворил богов и демонов, день и ночь.
В «Айтарея-брахмане» (VIII.28) первопричиной сущего объявляется огонь; все происходит из огня и в нем опять растворяется. Но в том же тексте упоминается космогоническая функция Брахмана; это понятие, получающее развитие позднее в философии Упанишад, все больше выдвигается на первый план в космогонии Брахман. В приведенной выше версии «Тайттирия-брахманы» Мысль идентифицируется с Брахманом. Бога Праджапати в некоторых ранних версиях творит Брахман, но потом персонифицированный Брахман идентифицируется с Праджапати, затем Брахман ставится уже выше его; складывается концепция Брахмы Самосущего (Сваямбху), первопричины вселенной (уже в Атхарваведе, IV.1, далее в «Тайттирия-брахмане», II.8.8, «Айтарея-брахмане», I.19.1, и др.).
В.Г. Эрман ОЧЕРК ИСТОРИИ ВЕДИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
