Ритуальная символика Яджурведы являет собой сложную последовательность «отождествлений, отражающую совершенно непривычные для нас формы осознания мира, лишенную, с нашей современной точки зрения, какой-либо системы. Так, алтарь жертвенного обряда отождествляется в одном месте с орлом, в другом — с землей; земля отождествляется то с песнопением, то с праведностью, то с богом Праджапати, то с богом Агни, то со стихотворным размером гаятри; небо — с истиной, с бессмертием, с годом, с размером джагати; воздушная сфера — со скотом, с определенной частью алтаря, с размером триштубх и т. д.; солнце — с богами Индрой, Агни, Праджапати, Сомой и др. Бог Агни, в свою очередь, отождествляется с годом, с землей, с солнцем, Праджапати — с солнцем, землей, жертвой и т. д. С жертвой, как упоминалось, часто отождествляется Вишну.
При сооружении алтаря Агни жрец обходит его с жаровней, в которой разожжен огонь, и обращается при этом к огню с такими словами: «Ты — соперников уничтожающий шаг Вишну, садись на гаятри, шагай по земле! Ты—неприятелей уничтожающий шаг Вишну, садись на триштубх, шагай по воздуху! Ты — заклятых врагов уничтожающий шаг Вишну, садись на джагати, шагай по небу!..» («Ваджасанейи-самхита», XII.5). Здесь характерные отождествления и сопоставления ритуальной символики связываются с упоминавшимся мифом о шагах Вишну, отвоевавшего вселенную у демонов.
Заметную роль в этих магических формулах играет также числовая символика. Например, в той же «Ваджасанейи-самхите»:
Агни односложным словом обрел дыхание; да обрету я его! Ашвины двусложным словом обрели двуногих [людей]; да обрету я их! Вишну трехсложным словом обрел три мира; да обрету я их! Сома четырехсложным словом обрел четвероногий скот; да обрету я его! Пушан пятисложным словом обрел пять сторон света; да обрету я их! Савитар шестисложным словом обрел шесть времен года; да обрету я их!., и т. д. (IX.31—32).
Язык некоторых изречений Яджурведы представляется совершенно непонятным. Нередко в них встречаются «магические» слова, неимеющие конкретного значения (или утратившие его), ритуальные возглашения: svaha, svaja, vasat, vat, vet, hin, im. Особенно священным почитается таинственный cлог ом, и это священное значение его сохраняется до наших дней; первоначально это слово означало, как полагают, просто утвердительную частицу. Высоко чтились также три так называемых «великих слова» (махавьяхрити): bhur, bhuvas, svar, которые потом символизировали соответственно землю, воздух и небо, но первоначальное значение их таинственно. Употребление таких слов делает некоторые изречения Яджурведы совершенно непереводимыми, например: nidhayo va nidhayo va nidhayo va om va om va om va e ai om svarnajyotih в «Майтраяни-самхите» (IV.9.21), где ни для одного из слов, исключая последнее (сварнаджьотис — «золотое сияние»), мы не можем установить конкретное значение.
Содержание Яджурведы не ограничивается, однако, магическими формулами и описанием обрядов. В «Черной Яджурведе» содержатся также повествовательные тексты — легенды и притчи, приводимые для толкования отдельных деталей ритуала, космогонические мифы. Естественно, что в большинстве своем они проникнуты теми представлениями, о которых было сказано выше, — о магической силе обряда, о власти, даруемой знанием ритуальных тайн.
Одна из центральных мифологических тем — борьба богов и демонов — излагается, например, следующим образом в легенде «Майтраяни-самхиты»: «Боги боролись со злыми демонами. Те и другие пошли и принесли жертву; что делали боги, то же самое делали и демоны, и никто не достиг превосходства. Тогда боги придумали жертвоприношение некоего крошечного животного и посвятили его Вишну. Тем жертвоприношением изгнали боги демонов из этих миров, и стало богам благо, а демонам стало худо» (II.5.3).
В том же ритуальном ключе излагается и (космогоническая тема: «Праджапати был совсем один, и возжелал он: став жертвою, да сотворю я существа. И он разделил себя для десятичной жертвы: мысль его стала обрядовой ложкой, память — жертвенным маслом, голос — алтарем, желание — священной травой. Он разделил себя на десять частей, и нашел место для жертвоприношения... и сотворил существа» («Майтраяни-самхита», 1.9.3). Представление об акте творения как о космическом жертвоприношении мы встречали уже в Ригведе, но здесь оно преобладает и бесконечно варьируется. В той же самхите читаем: «Праджапати принес жертву, и из нее возник человек. Он во второй раз принес жертву, и возник конь», далее в третий раз возник бык, в четвертый — овца, в пятый — коза, в шестой — зерно, в седьмой — рис, в восьмой — весна, в девятый— лето, затем — остальные времена года (I.8.1,2).
Любопытны легенды, в которых в образах богов и других мифических существ отражаются реальные и весьма земные черты; моральный облик небожителей рисуется простодушными сочинителями этих легенд по образу и подобию их жреческих прототипов (ибо нет сомнения, что прототипы — главным образом жрецы). Такова, например, легенда в «Майтраяни-самхите» (IV.5.8): «Боги хотели убить Сому, но не могли, ибо Ваю пребывал в нем дыханием жизни. Они его (т. е. Ваю) уговаривали покинуть Сому; он оказал: "Получу ли я что-нибудь за это?"» И боги обещали ему ритуальные сосуды, специально ему посвященные. В другом месте этого текста боги просят Митру сразить грозного дракона Вритру. Митра отказывается. «Убей все-таки»,—говорят боги. «Получу ли я что-нибудь за это?» «Выбирай», — сказали боги. И Митра выбирает для себя особое жертвоприношение. Далее (III.4.1) в аналогичной ситуации Индра произносит ту же фразу (когда боги просят помочь им одержать победу в войне с асурами). «Получу ли я что-нибудь за это?» — без этого пожелания бог ничего не предпринимает.
Весьма реалистически изображается борьба богов с демонами в следующей легенде, в той же самхите (IV.6.3):
Шанда и Марка были оба верховными жрецами асуров. Боги немогли их (асуров) истребить, ибо у них были жрецы. Тогда боги сказали обоим: «Переходите к нам!» Оба отвечали: «Да получим мы что-нибудь!» — «Выбирайте»,— сказали те. Оба выбрали чистого и с мукой смешанного сому. Боги подумали: «Если мы будем приносить это в жертву по-асурски, асурам будет от того благо». И они прогнали обоих и принесли жертву Индре.
Боги и демоны в этих легендах действуют совершенно как люди, теми же средствами ведут борьбу, вступают в такие же отношения. Содержание легенд уже свидетельствует о конце древнего мифотворчества, мифологический материал используется в повествовательной литературе, отражающей жизнь новой эпохи. Еще один пример — рассказ в той же «Майтраяни-самхите», в котором Агни выступает как ученик Варуны, Варуна — как брахман-наставник; однажды Агни не застает Варуну дома и пользуется этим, чтобы соблазнить его жену; далее рассказывается о том, как Варуна ловит его на месте преступления (I.6.12) 61. Это снижение образов древних ведийских богов продолжается и в литературе последующей эпохи.
Яджурведа сложилась в узком кругу жреческого сословия, высокоученых знатоков тайн ритуала, что определяет общий характер ее содержания. В хаосе ритуальных формул и мистических толкований обряда редко встречаются интересные в литературном отношении повествовательные тексты, содержание которых выходило бы за пределы чисто религиозной тематики. Однако в Яджурведе можно найти и некоторые элементы народного творчества, например в ритуальных загадках, характер которых иногда близок фольклорному. Эти загадки и отгадывания, как полагают, восходят к древнейшим инициационным обрядам (ср. индоевропейские параллели: Эдип и сфинкс у древних греков, спор богов и великанов в скандинавской «Эдде»). В главе 23 «Ваджасанейи-самхиты» приводятся вопросы и ответы, которыми обмениваются жрецы при обряде ашвамедхи: «Xотар . Кто одиноко шествует своим путем? Кто рождается вечно, снова и снова? Что есть лекарство от холода? Что есть величайшее зернохранилище? — Адхварью. Солнце одиноко шествует своим путем. Месяц рождается снова и снова. Огонь — лекарство от холода. Земля — величайшее зернохранилище». Далее, однако, этот обмен загадками и ответами принимает более свойственный Яджурведе теософский характер: «Адхварью. Что есть свет, подобный солнцу? Что есть река, подобная морю? Что больше земли? Чему неведома мера? — Хотар. Брахман есть свет, подобный солнцу. Небо есть река, подобная морю. Бог Индра — больше земли. Корова же, есть то, чему неведома мера». Видимо, именно из такого рода загадок и ответов развивается позднее диалогическая форма философских текстов Упанишад.
В заключение этого обзора содержания Яджурведы приведем две короткие сказки из «Майтраяни-самхиты», своим поэтическим изяществом особенно выделяющиеся на фоне сухих ритуальных формул.
«Когда-то горы имели крылья; они летали по небу и садились здесь и там, где придется. Но земля сотрясалась и шаталась под ними. Тогда Индра отсек им крылья, и утвердил землю, и сделал ее недвижимой. А крылья стали облаками; вот почему веют всегда облака над вершинами гор» (I.10.13). Трудно усомниться в фольклорном происхождении этого текста.
Легенда о сотворении ночи основана на упоминавшемся мифе о Яме и Ями, первоначальных близнецах:
Яма умер. Боги хотели утешить Ями, хотели, чтобы она забыла о Яме. Но на все их уговоры она отвечала: — Но ведь он умер только сегодня! — А тогда еще не было ни дня, ни ночи. Боги сказали: — Так она его не забудет. Мы сотворим ночь! — И они создали ночь. И ночь прошла, и настало утро; и она забыла о нем. Потому говорят: день и ночь приносят забвение горя (I.5.12).
В.Г. Эрман ОЧЕРК ИСТОРИИ ВЕДИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
